Тишина

После первого курса, я решил поехать – впервые в своей жизни – в стройотряд. Делать своими руками тогда я еще ничего не умел. Я надеялся зарабатывать своими мозгами достаточно для того, чтобы нанимать специалистов. Но рассказы об отдаленных местах и вид там побывавших – со значками на груди и надписями на куртке на спине типа “Воркута-68” – соблазняли, и я пошел на собрание желающих поехать работать летом в Казахстане в Аркалыкском районе. Я был хорошо подготовлен физически, и меня взяли.

Ехали мы туда поездом из Москвы три дня и две ночи, кажется. Надоело сидеть в вагоне. Я, правда, за это время освоил основы игры на гитаре. Научился брать пять аккордов и петь под них популярную студенческую песню “Догорает старый вальс”. Пальцы, зажимавшие струны, очень болели, но постепенно начали грубеть, и боль стала терпимой, а потом и совсем прошла.

Командир наш – старшекурсник, пришедший в институт после армии – был неразговорчив, так что мы толком и не знали, что мы будем делать. Оглядываясь назад, я теперь думаю, что и он толком не знал. Какой-то совхоз подал заявку на рабочую силу “для строительства брусового двухэтажного дома” – вот ему и поручили набрать стройотряд для этого. Он уговорил пятерых своих ровесников – опытных строителей – поехать с ним, чтобы организовать работу, и набрал еще человек двадцать желающих, с опытом и без, в основном с младших курсов. Те, кто постарше, предпочитали ездить малыми группами – до десяти человек – в так называемые шабашки, где они зарабатывали гораздо больше.

Вид за окнами надоел еще в первый день. Но это хотя бы лес был с иногда мелькавшими поселками и городишками. А вот на второй день появилась голая степь до горизонта без какого-либо разнообразия – этот вид уже совсем не привлекал никакого внимания. Мы все ждали, что вот какой-нибудь большой город появиться с долгой остановкой и среднеазиатским базаром с его знаменитыми дынями, но ничего подобного так и не произошло. Вместо этого, поезд вдруг остановился посреди степи – ни поселка, ни даже станции, одна какая-то будка без людей – и по вагону прозвучала команда: “Выгружаемся! Стоянка две минуты!”

Мы похватали вещи и затолпились у выхода. Когда последние выходили, поезд уже медленно тронулся, и они прыгали, практически, на ходу. Я был из этих последних и перед тем, как выходить, пробежал по вагону еще раз, чтобы убедиться, что никого и ничего мы не. У меня было какое-то чувство ответственности за нашу группу и общее дело. Советское воспитание сказалось, наверное.

Поезд ушел и наступила полная тишина. Только в степи такое можно найти или в специально построенной безэховой камере, когда звуку просто нет отчего отражаться или он весь поглощается без отражения. Голос рядом стоящего звучал приглушенно, если он ни говорил в твою сторону.

А в первые несколько минут, вообще ничего не было слышно. Мы ведь привыкли к громыханию поезда, вот и как бы оглохли на несколько минут. Но даже и после того, как мы начали различать звуки, эта все поглощающая тишина и необходимость ее перекрикивать так и осталась с нами до конца сезона. И, когда мы вернулись, то в первое время было странно замечать, что можно было говорить, совсем не напрягая голоса, и все тебя хорошо слышали. Мы, наверно, слишком громко говорили в эти первые дни после возвращения. Но тогда все были немного возбуждены, обмениваясь пережитым за лето, так что никто на это не жаловался.

А тогда – после ухода поезда – все притихли, подавленные тишиной. К тому же, видимо, сработал эффект от нашего желания вести себя так же, как другие. Если другие, тебе кажется, говорят приглушенными голосами, то и сам ты невольно снижаешь громкость своего голоса.

Так мы и сидели на рюкзаках молча или почти молча. Затем мы заметили другую особенность степи, которая сопровождала нас все лето – это холодный ветер, в сочетании с обжигающим солнцем. Из-за этого ветра приходится одеваться тепло, лучше в телогрейку. А если попадаешь под защиту стены, где ветра нет, то сгораешь заживо от солнца. Вот тут мы и оценили практичность среднеазиатских ватных халатов: в них можно одним движением закутаться или открыться.

Мы сидели, прячась друг за друга от ветра и смотрели по сторонам. Но куда бы мы ни смотрели, везде была – до горизонта – плоская степь с опрокинутой на нее огромной голубой чашей неба.

Где этот совхоз, куда мы направлялись? Как мы будем туда добираться?

Наконец, командир посовещался со “стариками”, и один из них пошел в сторону от железной дороги. Я смотрел ему вслед и думал, что ему потребуется очень много времени для того, чтобы уйти за горизонт. Ведь ближе ничего не видно, а удалялся он очень медленно. Маленькая фигурка все двигалась и двигалась, не уменьшаясь по сравнению с этой бесконечной степью и огромным небом.

Но всему приходит конец, и фигурка эта стала совсем маленькой, а затем и ушла из нашего поля зрения. Я думал, что мы будем еще очень долго его ждать. Но вскоре мы заметили облачко пыли, которое быстро приближалось и постепенно превратилось в грузовик, катящий по степи в направлении к нам. Когда грузовик остановился около нас, из кабины выпрыгнул наш посланец, и мы поняли, что нам надо залезать в кузов. Что мы с готовностью и сделали.

В кузове мы опять же сели на свои рюкзаки, мотор загудел, мы поехали, и очень скоро увидели поселок. Добрались.